№4

  Приведя в главе Введение столь противоречивую аргументацию, неспособную опровергнуть свидетельство Геродота, Г. Кеес акцентирует внимание читателей на формулировке задачи, решению которой и посвящает свой труд, «Заупокойные верования древних египтян»:

«Наша задача — на основании египетских свидетельств сформулировать основные понятия египетских представлений о смерти и жизни в загробном мире. Поэтому мы будем заниматься исследованием форм культа, погребального ритуала и эволюции оформления гробницы в меньшей степени, нежели их духовными предпосылками». (2)

  Его попытку навязать посредством научных трудов своё предвзятое мнение о приверженности испокон времен «народа» Египта к вере в вечную загробную жизнь, можно квалифицировать как очередную его «ошибку» наряду с другими, упомянутыми М.А. Коростовцевым в своей книге. В основе этой «ошибки», наравне с потребностью выражения солидарности со своими единомышленниками по продвижению апологетики религии Осириса в египтологии, лежит его искренняя восторженность как проявление им, в буквальном смысле, «детской впечатлительности» от увиденного в гробницах сановной знати царских некрополей, представления о которой (впечатлительности) можно получить из нескольких первых абзацев главы Введение его книги:

«ВВЕДЕНИЕ
Египтяне во все времена слыли народом, тесная связь которого с миром мертвых, забота об их погребении и существовании после смерти были наиболее впечатляющими символами страны.
Любой посетитель Нильской долины вновь и вновь ощущает это: нигде в мире нет столь мощных гробничных комплексов, нигде — такого преобладания Города мертвых над местами обитания живых. Жилые районы Нильской долины, царские дворцы и городские здания рассыпались в прах, а заупокойные храмы царей, не уступавшие в роскоши и величии храмам богов, как и сотни гробничных комплексов всех периодов, продолжают поражать наше воображение. …
Все самое существенное, что мы знаем о жизни древних египтян, происходит из царства мертвых, …
Когда же мы попадаем в богато оформленное культовое пространство какой-нибудь гробницы, жизненные картины на стенах предстают перед нами в таком разнообразии, в такой достоверности, ясности и привлекательности, что мы порой забываем, что находимся в гробнице. …
Все это настолько впечатляет, что в большинстве гробниц Старого (Древнего) Царства, если не обращать внимания на жертвенники и на шествия жрецов и игнорировать надписи с заупокойными молитвами, мы едва ли обнаружим признаки, намекающие на предназначение данного места. И это — у того самого народа, который всю жизнь думал о смерти и для которого возведение гробниц было важнее обустройства собственного жилья». (2)

  Многие фразы из приведенного выше текста свидетельствуют о чрезвычайной («детской») впечатлительности Г. Кееса от увиденного в царских некрополях, предопределив его субъективизм в гиперболизации значимости для египтян веры в вечную загробную жизнь, что и позволило ему не только проецировать её применительно ко всем слоям египетского общества – на «народ», в целом, но и утверждать о приверженности египтян к этой вере испокон времен, голословно отрицания свидетельство Геродота о приоритете египтян в создании учений о переселении души.

  Таким образом, дабы увенчать триумфом апологетику религии Осириса не только в египтологии, но и популяризировать представления о ней в среде научной и околонаучной общественности, Г. Кеес апеллирует не столько к рациональной стороне сознания читателей своей книги, что ему не удалось сделать в попытке подорвать доверие к свидетельствам Геродота, сколько в своем стремлении достичь желаемого результата он пытался навязать читателям эмоциональную сопричастность с восторженностью восприятия рядового обывателя – «Любой посетитель Нильской долины вновь и вновь ощущает это:…», от созерцания памятников архитектуры (пирамид и мастаба) и изобразительного искусства мастеров-ремесленников заупокойного культа, трудившихся над оформлением культового пространства гробниц знатных особ – «богато оформленное культовое пространство какой-нибудь гробницы».
  И чтобы закрепить в сознании читателей приоритеты апологетики религии Осириса он совершенно неоправданно в очередной раз гиперболизирует приверженность египетского «народа» к вере в вечную загробную жизнь, с пафосом восторгаясь этими «выдающимися качествами египтян»:

«И одно из самых выдающихся качеств египтян заключается в том, что этот народ не мог забыть «Тексты пирамид» в течение всей своей долгой истории». (2)

  Приходя в восторг от увиденного в «богато оформленном культовом пространстве какой-нибудь гробницы» знатной особы, отражавшим собой лишь религиозные приоритеты сановной знати из ближайшего окружения фараонов Древнего царства, Г. Кеес совершенно безосновательно проецирует эти приоритеты на весь народ, что в корне отличается от более взвешенного подхода к этому вопросу М.А. Коростовцева:

«Представителями правящего класса созданы в основном письменные и археологические памятники времен Древнего царства. Естественно, что в них отражены религиозные воззрения именно этого класса. На великолепных фресках в гробницах знати (так называемые мастаба) имеются изображения трудящихся (непосредственных производителей) за работой. Изображения нередко сопровождают ценные для историка социально-экономические сведения, не проливающие, однако, ровно никакого света на религиозные воззрения трудящихся масс того отдаленного времени». (3)

  Единомышленников Г. Кееса от «науки» почему-то не смущает факт того, что захоронения подавляющего большинства египтян, в частности, времен Древнего царства и «Текстов пирамид», кардинальным образом отличаются от увиденного Г. Кеесом «в богато оформленном культовом пространстве какой-нибудь гробницы» знатной особы.
  Восприятие же М.А. Коростовцева «широких массах народа», времен Древнего царства, весьма существенно отличается от иллюзорных представлений об египетском народе Г. Кееса, что можно проиллюстрировать двумя цитатами:
   1.

«Погребения обыкновенного трудового люда совершались до конца эпохи Древнего царства (включая время правления V и VI династий), как и в доисторические времена, без каких-либо специальных погребальных сооружений и мумификации. Их потустороннее существование комфорта не предполагало». (3)

   2.

«А что же можно сказать о широких массах народа, создававших пирамиды и мастаба для своих господ? Как они смотрели на загробную жизнь и каким образом намеревались ее себе обеспечить?
Вполне понятно, что, не обладая ни средствами, ни практическими возможностями для сооружения «вечных домов», народ был вынужден придерживаться погребальных обычаев своих предков, обычаев, восходящих к глубочайшей древности» (3)

  Смысл текста из приведенных выше цитат не свидетельствует однозначно об убежденности М.А. Коростовцева в том, что «широкие массы трудового народа» исповедовали веру в вечную загробную жизнь. Речь идет лишь об отсутствии у «трудового люда» финансовых средств для оплаты услуг жрецов заупокойного культа, включая акцентирование внимания на существовании неизвестных науке их «погребальных обычаев, восходящих к глубочайшей древности».
  А эти факты не предполагают априори веру египетского «народа» в вечную загробную жизнь, на чем делают «ошибочно»(?) акцент апологеты религии Осириса, дескать, по бедности «широкие массы народ» не могли себе позволить сооружение «вечных домов», тем не менее они якобы все как один испокон времен верили в вечную загробную жизнь.
  Этот тезис весьма сомнительный и требует своего доказательства, что апологетами религии Осириса попросту игнорируется, в то время как в египтологии присутствует несколько известных фактах, свидетельствующих о его несостоятельности!

  Не исключено и совершенно иное объяснение неготовности «трудового люда» воздвигать для усопших родственников «вечные дома», которое столь же предвзято игнорируется единомышленниками Г. Кееса:
«Широкие массы трудового народа» попросту не были вовлечены в заупокойный бизнес жрецов Осириса, всецело отдававших своё предпочтение до краха Древнего царства заботам о благостных перспективах вечного потустороннего существования фараонов в обществе богов правящей династии, включая их семейное окружение и доверенных лиц из сановной знати, удостоенных фараонами чести найти упокоение в вечности в царских некрополях.

  Наравне с другими апологетами веры египтян в вечную загробную жизнь, Г. Кеес даже не обременяет себя необходимостью поиска доказательств этой веры для подавляющего большинства египтян в додинастические времена, а также во времена Раннего и Древнего царств, погребальные ритуалы которых неизвестны египтологам, подразумевая и отсутствие представлений о «религиозных воззрений трудящихся масс времен Древнего царства», что и констатировал М.А. Коростовцев:

«Наука не располагает фактическим материалом для воссоздания религиозных воззрений трудящихся масс времен Древнего царства». (3)

  При этом следует принять во внимание ещё и отсутствие достоверных сведений о ритуалах похорон «бедных людей» даже во времена Нового царства, как об этом пишет Николас Ривз:

«Мы мало знаем о ритуале похорон бедных людей в Новом царстве». (7)

  «Бедные люди» в своей массе – это, отнюдь, не синоним каких-то ущербных изгоев общества или рабов, как можно было бы их себе представить с подачи апологетов религии Осириса. Правильнее, их следует в большинстве своем соотнести с упомянутыми М.А. Коростовцевым «широкими массами народа, создававшими пирамиды и мастаба для своих господ», включая и более широкие слои населения, до поры до времени остававшиеся вне сферы меркантильных интересов заупокойного культа жрецов религии Осириса, вплоть до краха Древнего царства.

*            *            *            *            *

  Это изгои общества или рабы не могли себе позволить сооружение минимизированных по финансовым затратам «вечных домов», да и то лишь в случае исповедования ими веры в вечную загробную жизнь, в то время как для большинства египтян был характерен не только семейно-родовой уклад жизни, но и оседлый её образ. Для большой семьи с многочисленной родней не являлось чем-то обременительным в финансовом плане с достоинством похоронить усопшего родственника, сообразно традициям своей веры(!): «народ был вынужден придерживаться погребальных обычаев своих предков, обычаев, восходящих к глубочайшей древности». (3)
  А эти «погребальные обычаи, восходящие к глубочайшей древности», как это ни прискорбно для единомышленников Г. Кееса, не подразумевали под собой необходимость возведения «вечных домов», чего следовало бы ожидать лишь в том случае, если они действительно испокон времен верили бы в вечную загробную жизнь, «чтя важность сохранения в вечности тела усопшего посредством его мумификации». Результаты же археологических раскопок в своей массе свидетельствуют об обратном – ни «вечных домов», ни мумификации, что в данном случае лишь косвенно опровергает тезис апологетики религии Осириса, категорически отрицающий веру египтян в переселение души, погребальные ритуалы которой как раз и не подразумевали необходимости сооружения «вечных домов» и мумификации тел усопших.

*            *            *            *            *

  О последствиях для Науки, с большой буквы, «иллюзий» единомышленников Г. Кееса от египтологии, в их стремлении приписать исповедование веры в вечную загробную жизнь всему египетскому народу, ещё и в статусе исконной и единственной парадигмы религиозного мышления, и пойдет речь далее.